|
КРАТКИЕ И СОВЕРШЕННО БЕССИСТЕМНЫЕ ЗАМЕТКИ
ВЕЧНОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА
В ОГРАНИЧЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
И ПОТОКЕ ВРЕМЕНИ
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:
ДАННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ СОДЕРЖИТ МАТЕРНУЮ БРАНЬ,
СЦЕНЫ ТАБАКОКУРЕНИЯ
И СЦЕНЫ В АДУ
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Полагаю необходимым сказать некоторое количество слов перед тем, как возможный читатель приступит к прочтению этого занимательного и, надеюсь, непоучительного текста. Прежде и прежде всего прошу не бросать прочтение после первой пары страниц. Бывало, начнёшь читать, например, Диккенса или, скажем, прототипа Памятника русскому геморрою и, пока сотню страниц не одолеешь - никак не въедешь. Я, естественно, не провожу нескромных параллелей, тем более что в моём тексте всё несколько не так. Как у великих писателей - не так. Однако, что касается начальных страниц - почти так же. Первая пара глав напоминает звуки пробы музыкантами оркестра своих инструментов, когда публика уже в зале, но свет пока не погашен, дирижёр еще неизвестно где, а уже что-то там попиликивает, дудит и звякает. Публика знает, что музыка-то будет, неплохая даже, а это предварительное скри-пенье и короткие взвывы духовых только отвлекают её, публику, от умосозерцательного настроения, - она, публика, уже изготовилась внимать, а ей напоминают, что оркестр - это не просто набор музыкальных инструментов, а какая-никакая творческая деятельность. Поди, одной валторной что-нибудь стоящее изобрази - Моцарт разве... Так и тут: автор пытается настроить свою речь, привести в относительный порядок мысли - да-да, они у него есть, хоть и не особо оригинальные.
И вот ещё что: некоторая грубость, прямолинейность и скабрезность первых глав - это просто прямое отражение типической работы памяти; вечно она нам подсовывает что-нибудь эдакое - поярче, а выражения всякие - так это эмоции и экономия времени. Не предавайте всему этому слишком большого значения, тем более что автор отлично знает, каким языком вы говорите в повседневности.
Да, главное - автор твёрдо вам обещает, что потом, после того как вы не бросите читать, вам будет интересно. Во всяком случае, это не исключено.
Наилучшие пожелания.
ГЛАВА I.
"Хорошенькие девочки, господин вахмистр,
во всём мире имеются".
Бравый солдат Швейк.
Сербки пахнут чесноком,
А болгарки - маком.
Сербки любят стояком,
А болгарки - р...м.
У болгарки есть усы,
А у польки - косы...
И под юбками трусы
Никогда не носят.
Типичен для греков инцест.
Не свойство ли это тех мест?
И римляне тоже сестричек
Е..и, не жалея яичек...
Казалось бы - стыдное дело!
Но сёстры молчали умело.
А стало быть, были причины -
Знать, римляне были мужчины...
Вот корма у бразильянок -
Не хвосты у обезьянок, -
Можно ей колоть орехи...
Но другие есть потехи.
У чешек плоские зады;
И той не стоят ерунды,
Что просят на панели.
А что они хотели?
Мадьярки полногруды,
Но лишь в округе Буды.
А вот в округе Пешта
Нет сисек. Гены нешто?
Как прекрасны в Голландии бабы!
Лучше их только в Англии пабы.
Только будь аккуратен слегка:
Не нарваться бы на мужика.
А немытые вечно валашки,
Что имеют и толстые ляжки,
И обвислые груди, и рожи,
Что на их мамалыгу похожи?
Вот, помню, был я в Бухаре:
Потел, но шлялся по жаре.
А каковы узбечки!
Торчишь, как будто в печке.
Совсем забыл про Украину!
Вот где поездил я, друзья...
Скажу едва ли половину, -
Всего теперь сказать нельзя.
Весьма злопамятны пейзанки, -
Зря научили их читать.
Они не снимут вышиванки,
Когда про них кому сказать.
Я говорю про честных девок.
А проститутки - всё одно, -
Пойдёшь направо ли, налево -
Они безвкусны, как в кино.
Как будто смотришь ты порнушку,
А руки некуда девать...
Амур тебя берёт на мушку,
Отпор же ты не в силах дать...
В любви продажной смысла нету, -
К чему платить за ерунду?
И уж тем более поэту, -
Не так свою он видит мзду...
В Полтаве девы худощавы,
В Чернигове - наоборот,
Но там и там берут, красавы,
Сначала в руки, ими - в рот.
Вот для раздумий, кстати, тема:
Про эротизм их ротовой;
Так овощ пробуют на семя:
Созрело? Нет? Тогда другой...
Какие злые галичанки -
Такие буки, как в лесу.
К такой подъедешь лишь на танке.
Везде реклама - от...у, -
Вот националистки:
Чужим нельзя, своим - всегда!
Свои небритейшие киски
Они скрывают - от стыда.
Есть вовсе дикие гуцулки, -
Не лезть же в горы ради них.
Они свои тугие булки
Хранят для тех, кто дик и лих.
Я не люблю таких бандиток,
Мне дичь карпатская - пустяк,
Ни горьких мук, ни сладких пыток
От них не надо мне - никак.
А ну - размыслим о любви,
Не только плотской - совокупной,
Когда чума, не ОРВИ,
Так близкой к нам и недоступной.
Прошли года, как я страдал,
Да что года - десятилетья,
Но я любить не перестал, -
Теперь любви не стал иметь я...
Пускай Петрарка и Шекспир
Всё о любви уже сказали,
И слов моих не слышит мир...
Мы все немного опоздали.
Давно на свете нет Джульетт,
Ромео нет совсем - тем паче;
Лишь многосериальный бред
Из телевизоров хреначит.
Любовь чиста, когда проста,
Никак о выгоде не мысля,
Но эта всуе простота,
Лишь только в дело вступят числа.
Уж не двенадцать ли недель?
Какой берут процент кредита?
Как только выявилась цель,
Любовь бесцельная забыта.
Ещё Житомир посетил,
Там были чудные хохлушки.
И сколько б с ними я ни пил,
Они трезвее были, душки.
А винничанки передок
Свой берегут от всех напастей, -
Таких несытых недотрог
Я не видал при прежней власти.
Забыл - они лишь москалям
Теперь отказывают сразу.
Вот их катают по полям,
Плодя немытую заразу!
Мне жалко нынешних хохлов:
Такие бабы пропадают, -
Плодить бандеровских козлов -
Кому такой судьбы желают?
Ведь их, козлов, потом убьют.
Хохлушки в Польше растворятся,
И снова будет рабский труд,
Любому надо улыбаться...
А... Бросим их теперь. Пока.
И всё же - вспомним за Одессу,
Где могут и намять бока,
Но очень любят тешить беса.
Везде в Одессе, где ни взять,
Прелестны дочери евреев.
Армянки хуже, им под стать
Гречанки. Только Гименея
Не надо звать на этот пир
Роскошной плоти иудейской, -
Как свадьба - скоро после: жир,
Готовка, дети, хай плебейский.
В Одессе, если, надо жить,
Не помышляя об отъезде,
Ведь Ариадны сложно нить
Найти в загаженном подъезде.
Пардон муа за простоту, -
Здесь рифмы не изобретаю,
И если близко ко хвосту,
То жопу и припоминаю.
Да, стоит вам узнать ещё,
Что все одесские шалманы
Не стоят вкусности борщов
И дивной рыбы тёти Ханы...
Ну - будет. Двинемся южней,
Где бабы плоски, как и степи.
"Кобылы мнут ковыль". Теней
Здесь в полдень нет, как солнца в склепе.
Калмычки очень хороши
Лет до шестнадцати, не позже,
Потом уже едят их вши,
Худые как калмычки, тоже.
А много их... (Не "тьмы и тьмы")
Калмычек и каракалпачек,
Где лишь могильники чумы
Не помнят скифских с кем-то драчек.
Раскосы очи и теперь,
А жадны - нет, скорей пугливы.
Товарищ Сталин был не зверь,
Но напугал навек. Сопливы,
Вотще их дети пьют кумыс, -
Он здоровит славян болезных.
Орлы степные ловят крыс.
Бараны здесь вкусны чудесно,
Но их калмычки не едят, -
Они и так барашком пахнут.
Воды здесь нет. Здесь пыльный ад.
Здесь не живут, а только чахнут.
Инклюзия
Недавно пару я видал:
Калмычки, верные калмычки!
Свою им кровь я отдавал, -
У них толстенные протычки,
Как если б вас кусал комар,
А жало - рог у носорога!
Они - как утренний кошмар,
И призывать нет смысла Бога,
Чтоб он простил твои грехи, -
Твой палец будет прежестоко
В день трижды проткнут. Лишь стихи
Свидетель этих вестниц Рока.
С какою злобой на лице
Они по госпиталю рыщут, -
Эриний, Кер и мух це-це
Вдвоём заменят. Суходрищев -
И тот боялся б этих баб!
А, верно, пахли, как лаванда,
Когда цвели в степи. Я - раб
Красы младой, но эта банда -
Болезни, старость, грязный труд -
Красоток резво обращает
В таких затасканных паскуд -
Воображенье отдыхает!
А мы? Да что там говорить...
"Редеют волосы и мысли"...
Ещё способны мы творить,
А щёки брыльями провисли...
Отвратно старости клеймо
На благородной морды теле,
А немощь старости - дерьмо, -
Проснуться можешь еле-еле...
Но красота - и юных тел,
И зрелых дам с могучим крупом, -
Пусть будет сладок мой удел,
Пока совсем не стану трупом.
Чеченок я не стану трогать;
Боюсь чеченцев, ингушей
И дагестанцев очень строгих -
Шамиля всех вы-кор(м)-мышей.
Плевать хотел на деле я
На всех придурков бородатых.
Была когда-то Гулия...
В Чечне тогда ещё солдаты
Не гибли, будто двести лет
Тому обратно. Девка девкой,
Чуть рыжевата, как омлет,
А тело - белое, как древко,
Для флага струганое вдруг
Взамен разбитого в атаке.
Таких девиц широк был круг,
Что брили ноги - "паки, паки"...
Они традиции блюли,
Не ноги - девки, только дома,
А здесь дежурно их е..и
По хатам съёмным и знакомым.
Теперь-то всё наоборот:
Их сыновья гудят в столицах,
И девок русских обормот
Любой кавказский рвёт, как ситцы.
ГЛАВА II.
"Из дешёвых - лучше армянские, а
грузинские марочные - лучше французских".
Старик Дембович.
К чему быть просто эпигоном, -
Я б не желал таких похвал.
А дядю штопаным гондоном
Любой ведь школьник называл
Лишь потому, что надо было
Стишки на память заучить
И, на учительское рыло
Не глядя, тускло пробубнить.
Иначе - стыд пред пацанами:
Заучка ты, а не пацан!
И между Родины сынами
Вставал мирительный стакан.
Строфы Онегинской мы знаем
И красоту, и простоту
И двести лет мы повторяем
Про дядю и про скукоту...
Смешно же - гению подпевка,
А я - я просто так, треплюсь.
Вот так любым размером девка
"Не соблазнит Святую Русь".
Я не держусь ни рифмы сложной,
Бывает, путаю размер
И скромным я не буду ложно:
Раз надо - х.р, скажу я - х.р.
Ведь наше всё себя стеснённым
Ничем никак не почитал
И, ямщика заставши сонным,
"Пошёл, е...а мать!" кричал.
Ну что, закончим отступленье,
Литературы хлеб и яд?
И двинем к югу, где давленье
Претерпевает виноград.
Там, за Большим хребтом Кавказским,
Что редко режет перевал, -
Народ, что нам по вере - братский,
А все дела его - скандал.
Кому они не продавались? -
Тому, кто их купить не мог.
А если с кем жестоко дрались -
Знать, предрешённым был итог.
Князья, по серным баням лёжа,
Давно пропили свой удел;
Княгинь, княжон, служанок тоже -
Их мог любой, кто захотел.
Хотя... хотеть их было трудно.
Паши тащили их в гарем
Лишь как налог, а жили блудно
Не с теми, чей тяжёл ярем.
Грузинки, даже молодые,
Не розой пахнут - чесноком,
Хотя милы из них иные,
И мы имели их тайком,
"Чтоб не позорить чести рода", -
Они, раздевшись, нам плели.
На инородок быстро мода
Проходит в Русския Земли...
Я помню нескольких грузинок,
Вполне себе эмансипе,
На смуглой коже след резинок
Чулок был розов... Что ж теперь...
Они послушно-своенравны,
Они изменчиво-верны,
Но, если ног не бреют, Фавна
Вам ноги, кажется, видны.
Те двое были из Кахети,
Поскольку слали им вино,
Коньяк; чурчхел висели плети
У них в чулане, где темно
И было можно... Тише, Муза!
Свою ты ревность не тревожь, -
Уже давненько из-за пуза
Я не видал... И ты не трожь!
Люблю прохладу вин Кварели,
Киндзмараули, Хванчкару,
Варцихе, Греми, Энисели
И света с цветом их игру.
Грузины робки. Их ославил
Поручик Лермонтов. - Ну да!
Грабёж вести без чести, правил -
Они смелы. Но лишь тогда.
А так - народишко паршивый,
Пустою славен похвальбой
И соусом из кислой сливы.
А, много чести... Бог с тобой!
Давайте вспомним про армянок;
Японки разве лучше их
Как жёны. Дальний полустанок -
И там армяне. Каждый чих
Азербайджанца или турка
Л.А. услышит и Париж,
В Москве снуют армяне юрко,
А так посмотришь - гладь и тишь...
Сильней армянских феромонов
Лишь дух еврейских дочерей.
Армянки тайных сладких стонов
Не слышит ни сосед-злодей,
Ни даже муж, когда не нужно,
А нужно - всласть кричит она.
Она скандальна. Но наружно -
Всегда примерная жена.
Армянки сладки абрикосом,
Пресны армянки, как лаваш.
Их нервы - джутовые тросы,
А подозренья - часто блажь, -
Привычка, въевшаяся в гены,
Всех, кто сильней, подозревать
И ждать - обмана ли, измены,
Беды ли новой - вечно ждать.
Резню пятнадцатого года,
Как Холокост, нельзя забыть,
Но нет уверенней народа,
Что все должны ему платить.
Моей "невесты" половина
Была армянкой - по отцу,
Армянка частью нижеспинной
Была славянкой по лицу.
Она была из пластилина.
Потом подонку родила,
Придя к нему вполне невинной.
"Такою уж она была".
Я за армян по Карабаху, -
Ну, не за турок же болеть.
Добавлю, правда: кроме страха,
Неплохо совесть бы иметь.
Ведь, если что, всем не отчалить
Ни в Калифорнию, ни в Тверь.
А турок - он не станет жалить, -
Башку откусит; турок - зверь!
Уж больно шаткая основа
Любви к России у армян, -
Всегда Россия держит слово.
А Ереван таит обман.
Но сыр, но зелень к сладким винам
И в мире лучшая долма
Нас примиряют с армянином, -
Не умалить его ума.
Он может то, чего не может
На свете кто-нибудь иной, -
Он жизни смертью не итожит, -
Ведь к Арарату прибыл Ной.
Потоп, любые катаклизмы
Не пресекут армян лозы,
Но не отменит мудрость клизмы,
И прикуп - не всегда тузы.
Пока не станем удаляться
От стародедовских Эвроп.
Читатель ждёт ещё про бл.....о, -
Ему ещё достанет жоп.
Минуя Турцию с Босфором
(Босфор - Коровий переход),
Тебя ещё, читатель, вздором
Потешим. У холодных вод,
Что так влекли Петра на Запад,
Поляки сели широко.
Да, пострадав: война, гестапо;
Приобрели потом легко -
И всю Силезию по Одер,
И много всякого добра, -
Народ, что в пораженьи бодр,
А в славе - мерзок. Ну, пора
Признаться мне в происхожденьи:
В колене дальнем я - поляк,
Но нет сомненья даже тени -
Душой и телом я русак.
Всегда смеюсь я теме наций.
Какой австриец? Кто француз?
Никак не стану разбираться,
Кто кособрюх, кто толстопуз.
Крест накрест все перемешались, -
На полумесяц - тоже крест;
Где и насилие, где шалость, -
Что ж - квест без е..и и не квест.
Но есть удачные смешенья,
Якутки с русским, например.
Красотки Польши, несомненно,
Превыше рас, границ и вер.
Как пахнет кожа златовласых
Такой отрадной белизны,
Они волшебно ясноглазы,
Но не хочу такой жены.
Они коварны и распутны,
Желают выгод от мужчин,
Венециански проститутны,
Для них важнейшее - цехин.
Я не сужу. Спаси мя, Боже! -
Судить таких роскошных дев,
Но пусть они не судят тоже,
Кто тут схизмат, а кто... Пся крев!
Пускай усердно по костёлам
Ксендзы грехи отпустят им, -
Как польки трогательно голы,
Когда от них греха хотим.
Они прошепчут: "Матка Бозка!",
Сняв тонкий тканевый покров,
Не очень круглы, но не плоски,
Нам скажут: "Меньше, пане, слов!"
Я не люблю, панове, пшеков,
Да и никто не любит их.
Их ждут люли от немцев, чехов,
И нам бы им разок под дых -
За подлость Армии Крайовой,
За мерзость пиндосовских баз,
За то, что вечно строят ковы,
В конце концов, за жидкий газ.
Интерлюдия
Посвящается ордену "Дружба народов".
1978
Одну я помню шри-ланкийку:
Рост эдак метр сорок пять.
В пучке волос торчала шпилька,
А тело начало дрожать.
Как только я к ней прикоснулся,
На танец бывши приглашён.
Я был начальством отряжён,
Чтоб из гостей никто не дулся.
Нашли куда их привозить, -
У нас бабьём шоссе мостить.
А как подумать - мудро очень
Решил райкомовский м...к.
Его расчёт был верно-точен:
Такой контакт не даст ни драк,
Никто не забеременеет
И за границу не сбежит,
А если есть какой-нить жид
То он с цейлонкой не сумеет.
Тогда была страшней войны
Готовность к выезду жены.
И вот решили, что визиту
Подвергнут будет институт,
Где столько баб, - имеет сито,
Наверно, меньше дыр, чем тут.
Так тридцать пять цейлонских девок
И пять цейлонских чуваков
Колонизаторских оков
Лишать везли методой спевок
Танцулек и другой х...и.
Мы их не ждали - вот они.
Цейлонцы были низковаты,
Чтоб наших девок обаять.
Цейлонки - те навроде ваты, -
Не знаешь, стоит ли и жать.
Короче: всё же два залёта
С собой цейлонки увезли.
Народы всех концов Земли
Решили, что из русских кто-то
Цейлонкам всё же засадил.
Не я - я был тогда дебил.
ГЛАВА III
"Yuh mein tiere Tochter".
Но польки... Жжёный сахар, ночь
На берегу лугов безбрежных...
Моей бегите думы прочь, -
Забыть вас как, прохладно-нежных?
Гален ли или Гиппократ
Лечить подобное подобным
Нам завещал. И я бы рад,
Но полноту не лечат сдобой.
А там же, где паненок сыть,
По всей большой Восточной Польше
(На Вавилонских реках ныть
Они уже не сядут больше)
Жизнь иудейская тиха,
Но - до казацкого погрома.
У рыбаков кипит уха
На берегу реки. У дома
Помалу курочки клюют,
А двор в дерьме, в ешиве дети,
А у шинка паны блюют
А для кого-то мокнут плети...
Иаков здесь не пас овец,
Но есть Ревекки и Рахили,
Пока грязны они вконец,
Пока века их не отмыли...
Но стать, но кожа, но глаза,
Но чёрно-синих кос отвесы, -
Любой невольничий базар -
Почти Освенцим, видят бесы.
И это всё приплыло нам,
Пруссакам тоже и австрийцам,
Когда делили польский хлам.
Берлинцы, венцы - кровопийцы,
А мы не тронули кагал, -
Евреи жили, что ацтеки,
И редкий шляхтич не имaл
Рахили или же Ревекки.
Прошли несчётные года,
Сто войн и десять революций,
Безумных деспотов чреда,
Огрызок мирной жизни куцый.
За событийной суетой
Евреи так вросли в Россию,
Что гой - уже почти не гой,
А жид - так ведь из них Мессия...
Прости, но, видно, надо спеть
И этот гимн, - прости любая,
Кто ходит в церковь и мечеть, -
Живёте вы надеждой Рая,
А иудейки - только тут,
Живее кровь у них и слаще,
И ни при чём здесь их Голут,
Кашрут и Пятикнижья чащи.
Они могли пленять царей,
Они влекут простолюдинов,
И не щадит ни алтарей,
Ни тронов царств их взгляд невинный.
Они приковывают взор,
И к телу вяжут прочно душу,
И никаких страстей костёр
Любовь к еврейке не потушит.
Лишь им самим решать - кого
Они одарят юным телом.
Так на Гудзоне где-то скво
Проверить суженого делом
Велел досужих предков хор,
И в цель вонзались томагавки,
Дон Корлеоне крал ковёр,
Решал судьбу соседской шавки...
Еврейкам это ни к чему:
Им наперёд отлично видно,
Кому - суму, кому - в тюрьму,
А кто дрочила безобидный.
Не всякий, верно, прочен брак,
Но если парень с перспективой,
Будь он хоть немец, хоть поляк, -
Пахать он будет эти нивы.
А детки (папа - хоть монгол) -
Вполне законные евреи.
И я бы мог. Да вот сошёл
Я с этих блёсен, маловерен.
Была одна... Как чёрт резва,
Темноволоса, худощава,
Умна - куда там... И молва
Твердила, что нужна оправа
Её красе - азохэн вэй!
А я был нищ, как сто китайцев,
И хоть похож - а не еврей...
Поднакопи сначала сальце,
Она сказала и ушла, -
Её потом с другим видали.
Что горевать - я ж не пчела,
Чтоб умирать, разок ужалив?
Была другая - то дитя,
Ещё совсем не кончив школы,
Кончать любило не шутя
И на танцульках прыгать голой,
Но не со мной - а с тем, другим,
Что на меня похож был страшно, -
Могли нас даже путать с ним, -
Но не она. Теперь не важно,
Тогда же был я оскорблён,
И не отказом - женщин много, -
Такой, как я, был предпочтён
Как он, такому. Волю Бога
Возможно ль выразить ясней?
Другие были тоже - позже.
Одна - с мезузой меж грудей;
Вэй'з мир, какие были... Боже...
Московский чуден Ханаан,
Хотя бывает и отвратен.
Кто не был Ханукою пьян
И не сажал на пузо пятен?
Кто в Песах не хрустел мацой,
"Привозом из Ерусалима"?
А пёк подпольно шабес-гой
В чужой пекаренке голимой.
Не объедался кто в Пурим,
И впрямь - хрустело за ушами, -
Амана уши - чудо, к ним
(Гефилте фиш, етить, с костями)
Всегда забудут сладкий взвар...
Поэму дивного разврата
Писали мы, спуская пар,
С двумя, тремя б.....и на брата.
А был ли братом иудей,
Кто разбирался в том Содоме...
Хватало женщин, мук, идей...
Иные - там, другие - в коме
Теперь, когда - казалось бы -
Ума достанет разобраться:
Не переделаешь Судьбы, -
Не проще ль сразу ей отдаться?
Теперь уж не на что менять
Свои привычные занятья
И стыдно как-то... Что мне врать? -
Не смог бы заново начать я.
Теперь понятно - почему.
А можно было бы иначе?
Конечно. Но к тому ж дерьму
Прибрёл бы я, скорей тем паче.
Ну, будет, - что теперь скулить
О недопитом и невзятом, -
Пора смирить (умерить) прыть,
А изоглоссу кентум - сатем
Я никогда не признавал:
Корова, серна - что за дело?
Кто ашкеназок не имал,
Пускай идёт к сефардкам смело.
Вот эти девки и могли
Меня завлечь на баррикады,
Чтоб в прахе я, в поту, в пыли
За право смыться им из ада, -
Так называлась их борьба,
Чтоб завтра - в Иерусалиме,
Где оседала голытьба,
Кто побогаче - в Штаты. С ними,
Конечно, взяли б и меня:
Довеском к транспортному средству -
Жене еврейской. А коня
Я сам представил бы - от бедствий.
Неинтересен мне диссент.
Я прав чужих не умаляю,
Но должен каждый первый мент
Брать в околоток негодяя,
Что рушит мирную страну,
Да - нехорошую и хуже,
Да, я потворствую говну,
Да, я валяюсь в грязной луже,
Но это стоит жизней тех,
Кто не помрёт в ненужной драчке, -
Пусть лучше будет сыт морпех,
Чем возлегрудные собачки.
Геволт! Я слишком говорлив, -
Меня свои бы засмеяли
За никому не нужный слив
О политической морали,
Которой, как известно, нет.
Есть результат, иное - слюни, -
Бесцелен всякий тет-а-тет,
Когда он ей разок не сунет.
Кровь много значит, но не всё.
Я видел многих искушённых,
Деньгами, хокку ли Басё
И в чашке чая утоплённых.
Вот Казаков - он был сексот;
Потом отбрёхивался ложно, -
Заданья были? Были. Вот.
А внутривенно ли, подкожно...
Я это всё к чему? - А так...
Всё иудейские флюиды, -
Они, как опиумный мак -
Ковёр до самых врат Аида.
Когда бы снова мне прожить,
Я б этих Евиных потомиц
Всё побуждал бы ход открыть
Туда, про что мильон пословиц.
Ну что ж, нарушу снова такт
Привычным вам английским словом:
Чем больше вы евреек fucked,
Тем дольше с ними быть готовы.
ГЛАВА IV.
"The recreation"
John Menzies. Edinburgh.
"Расцвела у нас в саду акация".
Народное.
Я подошёл к интимной теме:
Буквально nec plus ultra, nec!
Но без внимания к проблеме
Не возникает человек.
Pardon, скорее vice versa, -
От невнимания залёт.
Дезинформации проброса
Никак нельзя не брать в учёт.
Желает, скажем, замуж девка
(Процентов эдак пятьдесят), -
Пока проходит в койке спевка,
Такие девушки молчат.
А на прямой вопрос ответят,
Что нету стрёма нипочём,
Что ей залёт совсем не светит, -
Мол, говорила я с врачом...
Тебе ж не нравится с резинкой?
Она и мне чего-то трёт.
Вчера советовалась с Зинкой;
Уж мне-то Зинка не соврёт!
Она сказала - безопасно
И в середине, и в конце,
В начале только... Ой, потрясно -
Твой пестик весь в моей пыльце...
Понятны, правда, результаты?
Задержка, слёзы, тест и врач...
Что ж, дорогие, будем сваты?
Куда деваться, плачь не плачь...
На нас - продукт, а вам - готовка
И помещенье, где гулять.
А ты молчи! Пускай столовка -
Поменьше будет возмещать, -
Побьют, помнут, переломают, -
Что, я не знаю той родни?
Да поскорее - поджимает, -
Не на недели счёт, на дни!
И вот невеста, в тюль одета,
Свой под венец несёт живот.
Жених другого ждёт ответа,
Но слышно - да... Гуляй, народ!
Я, право, сам видал такое;
Ведь от Москвы недалеко...
Сельцо - там дачник на покое
И водку пьёт, и молоко.
Вокруг леса, в сезон грибочки,
И соловьиный в мае свист...
И вот в банальной карты точке -
Роман! Куда там романист!
Она - из дачного семейства,
Такая цыпка - попка, грудь;
Он - как портрет всего плебейства,
Читать учёный чуть по чуть.
Куда - Монтекки, Капулетти, -
Шекспир такого не поймёт;
Она едва познала петтинг,
А этот шпынь её... ну вот.
Я уговаривал девчонку:
Найдёшь другого, подожди, -
Как объяснить почти ребёнку,
Что вместе с радугой - дожди?
Что парень сохнет по прописке,
А не по ней. - Не может быть!
Не можно редьке и редиске
В одном салате вместе быть.
Не убедил, конечно. Звали
Меня на свадьбу в сельский клуб, -
Они ...........................................
Я согласился, столь был глуп.
Нет, здесь не чеховская тема,
Я ...............................................
Кто не читал досугом Брема,
Тот эти лица не видал,
Что собрались на молодую
И молодого поглядеть,
Осанну им орать такую,
Что будут стёклышки звенеть.
Там были сёстры, братья, тётки,
Дядья, соседи, чей-то дед,
В заёмные одетый шмотки,
Кричавший "Сталину - привет!"
Невесты там подруги были
И жениха друзья - вот сброд!
Ещё детишки громко ныли -
То ссать просились, то в полёт.
Весь день прошлялась "ассамблея",
Пия то там, то тут - везде.
Свидетель мужа, еле блея,
О новобрачниной... звезде
Икал какие-то загадки,
Опять все пили всё подряд.
Потом пошли за стол посадки
И споры - что не там сидят.
Тут жениховская подружка,
Два зуба ровно через два,
Решила, прыгая лягушкой,
Всем доказать - она трезва!
Она была чудно одета:
В коротком платьице-ампир,
Колготки - сетка, только... это:
Колготок было меньше дыр.
Сияли бледненькие ляхи,
А труселя - сияли ли?
Простим же пьяненькой неряхе, -
Ещё в пути их совлекли.
Я долго там не оставался, -
Мне не хватало пошлых драм;
Сосед стремительно надрался,
Войны хотел стучать в там-там.
Но обошлось. Бежав трусливо,
Не видел я ни слёз любви,
Ни драки, ни ветвей оливы,
Бойцов миривших, всех в крови.
Не видел я ни винегрета,
Ни холодца, что не застыл,
Ни холм сомлевшего рулета
С костями из куриных крыл.
Я не вкусил ни печень с луком,
За что, Господь, благодарю,
Твою заботу и науку,
Ни торт, что впору и царю,
Когда его морить бояре
Берутся, яду прикупив.
Царю - потом прыщи на харе,
Боярам - рук и ног отрыв.
Помилуй Бог, я не про бедность -
Про дикость нашенских людей, -
Всё крепостные, - и про вредность
Бредовых Равенства идей,
Опролетаренных придурком,
Что в жизни раза не держал
Ни серп, ни молот, ни окурком
Ни разу в урну не попал.
А малых сих склонил надолго
К такому скотскому бытью -
Народ, обобран и оболган,
Приучен к вечному нытью.
А нет бы... Что-то не о том я?
А ведь хотел про кровь и плоть
И про земли холодной комья,
Что всех нас ждут. Прости, Господь!
Да, кровь... А ведь хотел главу я -
Совсем иную кровь почтить,
Ту, что Селены поцелуя
Ждёт, чтоб сама себя пролить.
Теперь проклятая реклама
Украла тайны аромат,
И видят стройненькую даму
Глаза совсем ещё дитят, -
Она то в стрингах, то в трусишках:
Прокладка, капелька, тампон...
Что значит это? Есть мыслишки?
Как это - "вставить ей пистон"?
Ты не спеши, дитя, узнаешь
И про дон-дон и про динь-динь,
Живи, пока не измеряешь
Зарплатой небосвода синь.
Все девы кровь уронят верно
В свой срок, как Бог кому судил,
Но первых регул срок примерный -
Взросленья - ждут что было сил.
И дальше будут ждать и плакать,
Дождавшись, нет ли - как поймёшь?
От боли кто разводит слякоть
Иль ожиданья боли дрожь?
Как стервенеют все красотки
И ниже среднего бабец,
Когда гормоны сушат глотку
И всем, кто под руку - крандец.
Синдромы регул так похожи;
Что лучше - пост-? А хуже - пред-?
Что больше девушек тревожит?
Ответа не было и нет.
Но сколько страсти, сколько боли
И достовернейшей игры,
Проникновенья в смысл роли
Наипрелестнейшей дыры,
Пока, однако, недоступной,
Капризной сучки. Сучки злой, -
Да, я такая! - с грудью крупной
И часто - с мелкою душой.
Юнцами как переживали
Любой подружки лишний день;
Для нас не розы расцветали,
А лишь акация. Под сень
Цветущей этой древесины
Бежали мы - ищи-свищи! -
Есть непростительные вины!
Зато сходили так прыщи.
Подруги, порево, супруги -
Мы вас дурили, вы же - нас,
Но ваши нивы наши плуги
Тогда пахали всякий час.
Спит под холмом герой опавший,
Давно собравший урожай...
Давно стерня, где были пашни, -
Уже не скажешь им - рожай!
Другие пахари-трудяги
Поднимут земли целины,
Что истекут обильной влагой,
И семена им так нужны.
(Вот интересно, а у Евы
Всё началось ещё в Раю?
Иль по вкушению от Древа?
За любознательность мою,
Меня, надеюсь, не накажут,
Как будет Сессия Суда?
А то боюсь, дрожу я даже, -
Так любопытен, что беда!)
Инвазия
Когда бледнеет ночи тьма
И млечный свет ползёт с востока,
Загадки спящего ума
Терзают прелестью порока
Мой обветшалый организм, -
Я вижу сны, порой кошмары:
То всепланетный катаклизм,
А то и гладенькие шмары
Меня зовут на плоти пир,
Теперь уже, конечно, редко...
Мне снятся войны, мало - мир,
А иногда - усы и кепка.
То я в тюрьме, а то - фашист,
Концлагерь, гиблые бараки,
То мимо окон - гром и свист, -
Метнулся бомбер из атаки.
То с трёхлинейкой за плечом
Иду к отправке эшелона, -
Во сне-то страх мне нипочём.
То вдруг я падаю с балкона.
Нет смысла всё перебирать, -
"Война и немцы" - просто ужас, -
Во сне не страшно помирать,
А всё не гибнешь, и не тужась!
Но самый страшный - из глубин,
Из темноты ретикулярной,
Что я - убийца, хоть и сын,
Хотя и брат, а лис полярный
Придёт ко всем, кто мне попал
На нож и штык, топор, лопату -
За что?! Когда б я только знал...
Гранату, боги, мне, гранату!
А то ещё - при чём тут я?! -
Сосед фундамент клал глубокий
И черепов нарыл, гнилья, -
Видать, убийца был жестокий!
А я - с какого края тут?
А ведь меня подозревают,
Того гляди и заметут,
Посадят или расстреляют!
А вдруг и в самом деле - я?
Ведь ничего же я не помню...
А там печаточка твоя -
В раскопе; спишь - и пот истомный...
Не верю я, когда твердят,
Что сны цветными не бывают,
Что только психи их глядят,
А кроме - не позабывают.
Всё это значит - я не сплю,
А где-то в дальнем параллелье
Воюю я, людей гублю,
Совсем не брезгую постелью.
Да неужели ж я умру
Во всех мирах одномоментно,
Такую славную игру
Прервав по злобе конкурента?
Но нет же - "не умру я весь",
Я в паре мест останусь, точно!
Да, перестану быть я здесь,
Но где-то мне приснюсь я очно.
ГЛАВА V.
"Понаехали злы татаровья".
Память народа.
"Так это када было..."
Память Фроси Бурлаковой.
Не сильно злей славян, - сильней
На тот момент, - ну, так уж вышло.
Они могли своих коней
И дальше гнать, а было смысла?
Про иго байки - чепуха.
Всегда и всё решали бабки -
Тенге, полтина, рупь, меха,
А кто пред кем ломает шапку...
Народу, в общем, всё равно,
Хозяин русский иль татарин, -
Ты на поля вози говно,
А что почём - решает барин.
И кровь мешали рядом сплошь,
По доброй воле, нет - не важно,
Всех угрызала равно вошь,
А подрались - мирились бражно.
Зато как Церковь процвела,
Зато - законы, почта, ямы,
А что Орда Москву всё жгла,
Так жизнь по Божьей воле - драма.
Казань и Астрахань вобрав,
Москва и стала Третьим Римом,
Но дань, смиряя гордый нрав,
Аж до Петра платила Крыму.
Татарин русских брал в гарем,
А русский - позже - мял татарок...
Банальней в свете нету тем,
Чем тема друг друга прожарок.
В Казани - жаль - я не бывал.
В Москве близ улицы Татарской
Довольно долго проживал.
Жил и теперь бы, но коварство
И нелюбовь семьи ко мне...
Утратил я Замоскворечье,
Да и оно меня, зане
В других церквах я ставлю свечи.
Но я люблю свой город-ад,
Где запах пыли и пожаров.
Когда торфяники горят,
Как раз для массовых кошмаров.
Кругами ада Данте шёл, -
Колец московских пробки круче,
И на язык возьми обол,
Когда на город низко тучи
От юго-запада идут,
А ветры рвут к чертям растяжки,
Стволы роняя там и тут, -
И ты себе не жди поблажки.
Он ранним утром тих и свеж,
Как у заутрени старушка,
А к ночи, хоть меня ты режь,
Лицо Москвы украсит мушка, -
Подсветок тонким бельецом
Она откроет на ночь тело,
Любой чтоб нации лицо
Ей овладело. Солнце село -
И тени от семи холмов
Длиннее стали, не пропали, -
Дымками несчастливых снов
Дневные думы каждой крали
Куда влекутся над рекой?
В Тайницкий сад иль сад Нескучный,
Иль в Новодевичий покой?
Гадать не будем - несподручно.
Полвека минуло тому;
Чуть меньше, может быть, но близко,
Как в моего ума тюрьму
Пришла короткая записка:
Взгляни, как чудно хороша,
Хоть и татарка, эта дева!
Кто мне писал? - Моя душа,
Всегда желавшая налево
От увлечённостей, любвей,
Любви, любови и любвишек;
Что быть могло ещё левей,
Чем эта грёза всех мальчишек?
Я кавалером был другой.
Плохим, конечно, кавалером, -
В пятнадцать лет любой - дурной,
По жизни управляем х...м.
По этикету я не мог,
Не cavalier servente ни разу,
Прошу простить мне скучный слог,
Хоть одному дать волю глазу.
Я не пишу роман в стихах,
Поэму в прозе как бы тоже,
Иной же раз я впопыхах
Обмолвлюсь резко и негоже.
Прости, читатель, я - старик,
С недавних пор ещё увечный,
И мне закатный солнца блик
Так близок яркостью предвечной.
Фу - рассиропился, пардон.
Прошу прощенья, I am sorry.
Она звалась Аида. Сон, -
Да - Верди. Узники. Я в хоре.
Но я, так вышло, не еврей,
А хор евреев - из "Набукко".
Аида - в рабстве. С козырей
Зашёл вон тот, фарцовый. Сука.
Я был ещё хорош не так,
Как стал поздней намного, беден.
А этот парень был мастак,
Победно и ехидно вреден.
Я и не думал с ним вступить
В борьбу за эдакую крошку,
Но вот завидовать и ныть
Могу и ныне - понемножку.
Она была прекрасна вся,
От русой маковки до пяток,
И розовее порося,
И чуть умнее свиноматок.
Какая божеская стать!
Каких пропорций руки, ноги, -
Кто мог такое вот создать?
Нет, не родители, но боги!
Розовоперстой Эос вид,
Груди чудесной возвышенье,
А попка... Так, я вам не гид, -
Такие платны развлеченья.
Все полукровки ничего,
Но эта (мать была славянка)
Своей неумной головой
Была ценней подвалов банка.
Всего два года с небольшим
Аиду пользовал тот парень;
Ах, как она желала с ним,
А он сорвался, как ошпарен,
И не позвал её туда,
Где полируют Стену плача,
Потом в Америку - ну да,
Там плакать выгодней тем паче.
... Я шёл куда-то по делам,
К Татарской улице проулком,
На мимо шествующих дам
Глядел, на ноги их и булки.
И вдруг - дало сердчишко сбой, -
Навстречу соль и сладость вместе:
Аида - розовый прибой
На море тёплом, персик в тесте!
Мне было нечего сказать, -
Такое счастье - лишь богатым.
Её пришлось бы содержать,
А я студент и нищ - куда там!
Качая бёдрами, ушла
На тридцать лет. А под полтинник
Она была ещё мила,
Как будто в августе малинник,
Где между вянущей листвы
Нет-нет мелькнёт малинки конус...
Не получали разве вы
Ненужный виртуальный бонус?
Она глядела на меня,
Расшифровать нетрудно было:
Что ж ты меня не стал, свинья?
Я и теперь готова, милый...
Я был тогда ещё в соку, -
Чтоб я такую вот старушку?
Какое долгое ку-ку
Потребно, чтоб любить не тушку,
А человечку целиком,
Вот эту, самку человека,
И не украдкой, не тайком,
И долго не меняя трека.
Всех понаехавших татар,
Князей Юсуповых, Черкасских,
Теперь сменил таджик-маляр,
Бандит какой-нибудь кавказский.
Хоть мы ещё едим чак-чак
И беляши (не на вокзале),
Но не найти в Москве каймак,
А только дрянь от фирмы "Сваля".
Теперь в Москве татар чуть-чуть,
Пожалуй, даже меньше русских, -
Столиц имперских вечный путь:
Подъём один, а дальше спуски...
А дальше новой крови пыл
Согреет старых улиц вены...
Каких же, Боже, диких рыл
Влекут явленье перемены!
Полмира взявший на "ура",
Где ныне римлянин, британец?
Пьёт пиво ныне немчура,
А не опасный всем германец.
Где пол-Европы взявший швед,
Где турки, что чуть было Вену
Не взяли? Русских тоже нет,
Которым море по колено.
Есть "россияне" - новый вид,
Который так пугает Штаты.
Якши - татарин говорит
И ждёт за нефть хорошей платы.
Давно татарские послы
Не едут в Кремль по Ордынке.
Гружёны золотом, ослы
Берут и крепости, и рынки.
Мне никого из них не жаль,
Одну лишь девушку Аиду, -
Она была сплошной халяль, -
Да не возьмёт Аллах в обиду!
ГЛАВА VI.
"Жизнь и ловля пресноводных рыб".
Л. П. Сабанеев
Теперь поедем на рыбалку.
Быть может, кто-то и рыбак?
Берём верёвку, вяжем к палке,
Крючок, наживка - в речку бряк!
На деле всё не так и просто, -
Сложней, наверно, лишь рожать;
Рыбалка стоит раз так во сто
Охоты больше, перемать!
Я к ряду резких выражений
Прибегнуть буду должен тут, -
Поскольку нет единства мнений -
Рыбак иль рыба... обманут.
Одно - идёшь на пруд у дачи
И ловишь мелких карасей.
Совсем, однако, всё иначе,
Когда, подобно как Тесей,
Идёшь за щукой - Минотавром
В прогалах узких камыша.
Так олимпиец прёт за лавром,
Уже почти и не дыша.
Представь: над мощным Бахтемиром
Заря ещё желает спать,
Зеркальных ериков потирам
Не хочет солнце разливать.
Она ещё за горизонтом,
Но только чуть её венец
Светлеет над Каспийским Понтом,
Как цвет меняет вод свинец.
Утихнет ветер предрассветный,
Запахнут летом тополя,
И вот - раскатов блеск приветный, -
Не море здесь и не земля.
Воды - как моря, только мелко,
А где и лодка не пройдёт,
Как будто мелкая тарелка,
Где край волной шумящих вод.
Но хорошо! И крики чаек,
И плеск воды, и дальний шум,
И хохот от рыбацких баек,
И от всего свободный ум...
А вот и первая поклёвка -
Ну... окунёк... не та блесна!
Ступай обратно, мне неловко,
Хоть рыбка мелкая вкусна!
Вот эта будет покрупнее,
Вот щучка, ранний жерешок,
Всех краснопёрок окунее
Сома уверенный рывок!
И сразу - в дно! Поди, достань-ка
Такого мощного бойца!
А эта мелкая таранька
Годится только на живца...
К обеду дело - клёв похуже,
Уже жара, тяжёлый зной,
Но - надо: выпьем! Лей же! Ну же!
Какое пиво - не в пивной!
Конечно, егерю забавно
Пить виски, ром, хоть кальвадос,
Но есть напиток всюду главный, -
Уж на рыбалке - не вопрос!
Когда кому хорошей водки
Мешала рюмка? Две, три, пять...
А на борту рыбацкой лодки
Кто будет рюмки вам считать?
Бывает всяко - ну, заснули,
Ну, разомлели - от ухи,
А что едва не утонули -
Так обошлось же, хи-хи-хи.
Вся дельта Волги - речки, реки,
Протоки, старицы - везде
Здесь ловят рыбу человеки.
Поди, сдержи себя в узде,
Когда и воздух, и закуска,
И, прямо скажем, антураж, -
На пирсе рыбьей крови сгустки, -
Как не поймаешь тут кураж?
Ещё на поезде ты скором,
Тут проводница - нужно ли
К тебе на базу? Хоть и хором...
Ты эсэмэсочку пришли...
Вокзал рекламами оклеен -
Хоть так, хоть сяк, хоть распротык.
К Москве лицом - раскосый Ленин, -
Он здесь почётнейший калмык.
А если едешь на машине,
В кафе на Савушкина сядь, -
Найдётся здесь любой скотине
Любого вида всё-для-дядь.
А так - что в Астрахани ладно?
Да разве древней славы пыль...
Но на любом углу - отрадно -
В продаже черви и мотыль.
А также жмых и снасти. Воблу
Здесь в мае ловят все и всяк,
И не отгонишь эту шоблу
От речек, - всякий здесь рыбак.
А что же делать местным бабам?
Мужик - на речке или пьян...
Вот, лёжа, стоя или... крабом
Немного срубят на карман.
Каких совсем еще девчонок
На базы бандерши везут!
Их там до гланд и до печёнок
Хмельные дядьки... проститут.
Нам всем такая вот оттяжка
Хоть иногда нужна, не то
И быть, и мыслить слишком тяжко,
Другой же выход - пять по сто...
... Идут навстречу по Каналу
В окраске шаровой суда,
А мы скользим к Петру помалу,
Считай, за -надцатой, - туда.
Маяк на Острове Петровом,
А кроме - рядом ничего:
Вода, вода и рыболовы;
Тут не годится поплавок, -
Здесь Бахтемир тугим потоком
Выходит в Каспий. В сентябре
Судак и жерех тут по срокам, -
Поймаешь, нет ли - ты в игре!
На длинный спиннинг и плетёнку
Сажай "Кастмастер" и кидай
Как можно дальше; жерех - тонкий
Ценитель дальности. Мотай!
И на протяжке по-над плёсом -
Удар, аж спиннинг рвёт из рук, -
В любой момент оставит с носом
Тебя такой матёрый друг!
Судак - добыча, не охота, -
Стучи кусок металла в дно, -
Цап! - и тяни. И всё - работа...
Темнеет, и в садке - полно.
Идём на базу, - там, накрытый,
Ждёт стол - салаты, водка, суп
Из рыб, тобой вчера добытых, -
Сазанчик толстый был столь глуп...
Как жарят щуку здесь на кухне!
Гора копчёных окуней...
Конечно, кое-что протухнет,
Всё не сожрать... Ну, кто сильней -
Твой разум или вкус котлеты
Из толькочтошных судаков?
Простите эти мне заметы, -
Уж больно вкусно. Дураков
Таких здесь нет, чтоб удержаться
От пирога, где мелкий сом
С капустой рубленой и яйца, -
Он только выпечен притом.
И вобла, жареная в хрусты,
И щучья свежая икра...
Ещё щажу я ваши чувства, -
Ведь белорыбица... Пора!
Пора мне в дальний путь обратный;
Полдня на сборы - и вперёд,
Туда, где неба край закатный.
А что в Москву рыбак везёт?
Весной - конечно, воблы много,
Филе некрупных щук, сома
И, благодарный воле Бога,
Икорки, чёрной будто тьма,
От браконьеров, - здесь дешевле,
Немного, правда, чем в Москве,
Где на Даниловском издревле
Из-под прилавка - банки две...
Ну, балычка, - такая милость
Что сетью с тони загребли
Севрюжки, стерлядь. Не случилось?
Так по пути Харабали!
Там есть на рынке ароматном
Копчёный бок сома, судак,
Копчёный тоже; хоть накладно,
Но осетрины жирный смак.
Вот - всё. Пошли мотать колёса
Пустую степь - на Сталинград,
Потом Тамбов, холмов начёсы,
Бетон развилок автострад.
Москва! Тебя теперь так много, -
Как "сердцу русскому" вместить:
Дома, дорога, нет дороги,
Где развернуться здесь, етить?
На полночь Солнце. Всё короче
И так недлинный мутный день,
Багаж рыбалки раскурочен, -
И ловли нет, лишь сон и лень.
Пройдёт не больше полугода,
Сугробы сядут вдоль дорог,
И - время нового похода.
Рыбак, тебя направит Бог.
ГЛАВА VII.
"Разрубил берёзу на поленья
Он одним движением руки...
Мужики спросили: кто ты? Ленин.
Ни х.я себе, сказали мужики".
Как бы Твардовский. С понтом "Ленин и печник".
Интродукция
"Эй вы, коммунисты! Не хватит п....ть?
"Словесной не место кляузе!"
Зачем вы за Tampax'а тянете нить,
Когда вы давно в менопаузе?
Как только ослабли вы кровь проливать,
Так сразу поноса кровавого
Владелицей сделалась Родина-мать, -
Наследство ублюдка картавого".
Вот так я сказал бы, когда б довелось
Попасть на ЦК заседание.
Увы, но моя всем им по фигу злость
И всех пострелять их желание.
Вот спросят: был ты коммунист?
Отвечу: был. Стыда не вижу;
Я был не деятель, статист,
Что в групповухе только лижет.
Partei нельзя мне было frei
Остаться, - я служил в Конторе.
Поверьте, там совсем не рай,
Чтоб херувимской харей в хоре
Крылами вольно помавать, -
Там строевая дисциплина.
И вообще могу сказать:
Любая служба не малина.
Но я плевал на бред вождей
И настоящих, и позднейших.
Я был крещёный иудей
И замуж выданная гейша.
Среди чекистов диссидент,
Для всех снаружи был опричник;
Почуял очень рано тренд,
Что остаётся лишь наличник
И от Союза ССР,
И от Империи Российской.
Я был ненужный девкам х.р,
Свидетель их игры лесбийской.
Да... Потрудиться нам пришлось,
Чтоб в государстве православном
Хоть что-то как-то да срослось,
Чтоб не был каждый равен с равным.
Чтоб пролетарий каждый знал:
Не будет жрать, коль не работать,
Чтоб коммунистов пёсий кал
Людьми опять не брал с нас подать.
(Что государством воровским
Пребудет Родина вовеки,
Понятно было, но тоски
Вперёд не чуют человеки.)
Любая власть любой другой
Ничуть не лучше и не хуже;
А что страшней - расстрельный строй
Иль ужас Ухтпечлага стужи?
... Не стану снова излагать
Бардак российских революций;
Не хочет плебс, не может знать, -
Какой тут надобен Конфуций?
Про большевизм поговорим,
Про Коллонтай и Рейснер - тоже,
И про "буржуйских" печек дым,
И про людей совсем без кожи.
Про хлеб, селёдку и пшено,
Про воронёный холод стали
И про идею, что говно
Отлично чем-то от фекалий.
Итак, дано: чтоб счастья всем
Добиться всюду непременно,
Нам сколько нужно артсистем
На мировой войны арене?
А самолётов, а ракет,
А танков, ядерных зарядов,
Чтоб был примерный паритет
Косых и пацифистских взглядов?
Вот - все они большевики:
Французы, немцы, англичане, -
У всех под задницей штыки,
И с них слезать никто не станет.
Всё можно, если нужно - так
Весь мир учили езуиты.
Есть большевизма верный знак:
Про человечка-то забыто...
Чтоб сделать сотне хорошо,
Десятков пять давай положим?
А если взять чуть-чуть ишшо -
Тогда борьбу и подытожим.
Провинциальный адвокат,
Поганый барристер безродный,
Он был повешенного брат,
А стал смоковницей бесплодной.
Он никогда не голодал
И был прилично обеспечен.
Он ростом был скорее мал,
А с бабой очень... скоротечен.
А бабы страсть не любят тех,
Кто, раззадорив лишь, кончает.
Отсюда частый неуспех
В любви, кто этого не знает.
Ему - откуда было знать
При маме строго-беспощадной?
А проститутки наставлять
Его не стали - слишком жадный.
Отсюда - пиво, трепотня, -
Кто стал бы с ним всерьёз трепаться?
А почему зудит мотня?
А чаще надо подмываться.
Какой заразы был клиент
Ульянов, нет - Владимир Ленин,
Знал точно только пациент,
А доктора держались мнений
Вполне различных. Спирохет
Не находили. Как бы. Вроде.
Никто не знает, чей привет
Таскал в своей башке Володя.
Он точно скорбен был главой -
Ту кучку звать большевиками, -
Их было мало. Но конвой
Не цифрой страшен, а штыками.
(Чего боялся Мандельштам?
Не строчки же про осетина, -
Партийку с Надей он... ба-бам!
Не зная званья или чина).
Он не способен был зачать, -
Сифон тогда лечили ртутью.
Со скуки начал промышлять
Коммунистическою мутью.
Он стал известен и в Сибирь
Был сослан, правда, недалёко.
И, чтоб не жить как снулый хмырь,
Жену с собою взял. Жестоко?
Да ну... Куда же было ей -
Ну, в монастырь, ну, в террористки...
А у марксистов их мастей
Ценились не такие киски.
Вот, скажем, Саша Коллонтай,
Не то чтоб даже и корова.
Ей большевик не скажет - дай!
Она сама всегда готова.
Вот - эмиграция. Шпики
Про них и думать позабыли, -
Да кто их знал - большевики...
Ну, пара сотен - больше пыли...
А время шло. Империй гниль
Большевиков растила плесень.
Война - и бунты, смута, гиль,
Про "всё разрушим" время песен.
В Женеве так и сдох бы он,
Да немцы жаждали победы, -
Опломбированный вагон.
Вождь был стране едва ли ведом,
Но смог предать меньшевиков,
Эсеров, чохом все Советы
И утаиться за штыков
Непроходимые клинкеты.
Так что такое большевизм?
Резня без права апелляций.
Как будто разом тыща клизм, -
Как тут стране не обосраться?
Хотите верьте, нет - прочёл
Дурнину - "Синюю тетрадку".
Он был не только что козёл,
Ещё осёл, мерзавец гадкий.
Он упивался бранью сам,
Меня за это не корите.
Стыда не знал, и страшный срам
Его "труды" читать, - прочтите...
Кто мог серьёзно этот бред
Воспринимать? - Одни бандиты,
Большевики. Один ответ
Всегда на всё у их синклита.
Ах, это слово "расстрелять", -
Ведь можно всё под власти сенью;
Вожди простить любую б...ь
Могли за б...ьи "убежденья".
Не за раскаянье, отнюдь,
А за доступность и прилежность,
За твёрдо-выпуклую грудь
И чисто мытую промежность.
Ну не Землячку же им драть?
Ларису Рейснер, с нею иже...
Не стану я перечислять
Прозванья Троцкого отрыжек.
Вождь в Горках тихо помирал.
Вожди помельче расплодились, -
Ещё не брали... интеграл,
Ещё за власть, не жизни, бились.
Вот это большевизм и есть, -
Кто больше, тот и прав, ребята!
Опять начальник любит лесть,
Опять услуга лишь за плату...
Кой было чёрт стрелять царя,
Детей, безумную царицу?
И миллионов десять - зря...
Каких людей! Какие лица...
С калмыцкой рожей рыжий гад
Подох. Ему рябой на смену...
Ну, тот хоть был умней стократ.
Вот большевизм - не за измену,
За подозренье, разговор
Тебя готовы ставить к стенке.
Где голод, кое-где и мор...
Номенклатурных баб коленки
Круглы - за это ли борьба
Велась ценой огромной крови?
Да будет... Гибла голытьба...
Большевики - quod licet Jovi!
Вот большевизм - густая мгла,
И нет ни веры, ни надежды.
Есть нерасстрельные дела,
Дела расстрельные и между.
Что большевизм? - в итоге блажь,
В итоге - мерзость и разруха,
Людей нормальных раскардаш
Во испытанье силы духа.
Ведь это трудно - не продат
|
