Нас не убившее сделало нас слабее, мой брат совсем сник от ангины и от простуд, а розы, что мы забыли, не поливали, теперь, как ни взращивай, прежними не растут.
И нас не убившее сделало только злее, циничнее, жестче, но с этим нам проще жить, чем в пряничном домике довольными нам рассказанной, заученной кем-то сказочной наглой лжи.
Могли не дойти, могли сдаться, поддаться страшному: снегами, чьим-то козням, да смерти, в конце концов! Но мы просто струсили. Мой братец, мы просто струсили. В окне, что напротив, мелькает твое лицо:
родное, усталое, серое и холодное, такое же, впрочем, как стало теперь мое. Под страшным ударом упавший, но все же выживший, как правило, вряд когда-то уже встает.
|