|
Осада
Плоть ночного тумана разрезали горящие стрелы, проливая в новый мир огненно-алую зарю. Тихая ночь наполнилась жужжанием сотен смертоносных ос, в свете которых с каждой секундой все различимее ставали высокие стены крепости-фьорда, где гордые, молодые борцы рядом со своими отцами стояли, готовые защитить себя и свою честь. Флагштоки, что возвышались на двух круглых, старинных башнях, гордо несли златых, гарцующих под голубым небом свободолюбивых львов. На главных воротах порта стоял что-то злобно и воодушевляюще рычащий молодой лорд. Издали были видны его полные гнева глаза, а лицо перерезал оставленный алебардой шрам. Он стоял наравне со своими братьями по оружию, стоял, готовый принять и отразить собой смертельный удар, заслонив свою семью; даже доспехи и меч у него были простыми, только на щите выделялся древний фамильный герб – не иначе как напоминание о его отце…
Наш был ему, конечно, не чета: ходил франтом, сапоги с рантом. Облюбовав себе место в арьергарде, жил он в роскошной палатке и при большом служном составе, не брезговав каждый привал распоряжаться о вине и блудницах, в то время как все его верноподданные гнили под дождем. За пазухой у него было дцать мешков, весело звенящих золотыми монетами, за душой – любовь разрушения и жажда власти. И сейчас: вышел зеленый фат в плаще таком сладострастном для геральдики: новом, кармазиновом, с вышитым золотыми нитями гордым орлом-гербом, и мечом с рубиновым эфесом. О, Святая Дева Мария! Сколько легенд было связано с этими огенно-карими камнями на рукояти меча: командир-щеголь был заправской сердцеед. Еще бы! И совсем презирал дуэли, в которых не мог выиграть, но не стеснялся показать свою силу, убив слабого, часто – придворных слуг-мальчишек, не умевших даже держать рапиру правильно. Так вот, одна из высоких дам, ходили слухи, разбила ему сердце, и он, выиграв на дуэли, сорвал такой трофей. Это была только малая толика его жестокости и глупости. Во время походов он не терпел неповиновения, и многие считали за счастье, быть четвертованными. Своих солдат презирал, как челядь, и вот сейчас, с этим презрением, юный лорд, скомандовав «в атаку!», вернулся в свой скромный лупанар.
Первыми загремели шаги воинов-берсерков с последних рядов армейского строя, затем пришли в действие стальные сапоги следующего и еще, и еще… и вот уже я - в первой колонне - бегу под натиском щитов второй линии. Вряд ли кто-то из нас по настоящему хотел крови тех бедолаг, что стояли сейчас на стенах, закрывшись от огненного дыхания дракона – нашего отряда лучников – грядой щитов, ведь, по сути, нам с победы ничего и не доставалось, кроме потери друзей. Мы их даже не хоронили, а семьям не давали и пары крон. Но натиск кровожадных фанатиков сзади всегда был жестким и жестоким, и, страшась быть растоптанными, мы ряд за рядом вступали в новый бой. Вот уже мамонт Гасдрубала, содрогая поступью землю, стремиться к каменной стене, а шумные крики веселья из палатки терпимости удалялись, становясь едва различимыми. Минута форсирования возвышенности показалась вечностью: то слева, то справа от меня падали друзья и братья по оружию, пораженные кто стрелой врага, а кто и безжалостностью нашего собственного дракона, некоторые, споткнувшись, падали, и через них бежали новые солдаты, бывало также, некоторые попадали в волчьи ямы. Лестницы, которые несло большинство оруженосцев – настоящее дело для храбрых сердцем - и несколько сотен пленных, большей частью небрежно валялись на земле. Некоторые из них были сломаны, прочие же приходилось поднимать, ставя под угрозу свою жизнь, ибо никому и в голову не приходило прикрывать щитами друг друга. Едва деревянные ступени успевали пристроить к стене, как тут же неведомая сила сводила на нет все труды. По тем же, что мы смогли удержать, сыпался град камней – это дети, которые пока не могли держать оружие, помогали старшим. На одну из лестниц, полную воинов с утренней звездой, шипя, как змея, вылилась горящая смола, обвивая тела, проникая под кольчугу, она кусала. Люди падали на землю, катались по ней, срывали с себя доспехи, зачастую вместе с кожей, не в силах отделаться от липкого, жгучего врага. Кое-кто, решался на отчаянный шаг: вопя от боли прыгал с высокого уступа в воду. Где-то невдалеке послышался лязг цепей открывающегося люка туры, и мы, не мешкая, с кличем рванулись к ней. Внутренняя деревянная лестница с трудом сдерживала напор сотен ног. Вскочив уже на последнюю ступень лестницы, я увидел трупы первенцев, выложенных ровными рядами на площадке, сраженных мечом лорда. Кто-то грубо толкнул меня щитом в спину, дабы я не мешкал, и мое тело полетело на окровавленное лезвие, что крепко держала сильная, в перчатке и с наплечником, рука. Мой бой продлился очень недолго. Призвав совсем юношей в поход, меня никогда не учили сражаться на мечах. Сначала обещали золото и славу, потом – мою жизнь… в конце предлагали безопасность моей матери-вдовы. Тогда я сдался, как сдался и сейчас: отразив первый удар белокурого, статного бойца, я не смог парировать даже второй его выпад – нет, он вовсе не собирался драться, он кусал, словно кобра, поражая своим смертельным ядом, без промахов. Тонкий разрез пришелся от низа живота до правого плеча и я, выронив меч, чуть подался вперед; в следующий миг я увидел холодные, голубые глаза отважного человека, почувствовал сильный удар не то стальной перчаткой, не то сапогом, в спину и, не удержав равновесие, свалился во внутренний двор крепости, предоставив своим безумцам шанс попытать счастье в драке…
Без сознания я пробыл не более пары минут. Когда я очнулся, меня тащили по земле, пошевелить станами не удавалось - ноги и руки были сломаны. Тащили меня по земле две молодые женщины, а мне оставалось лишь созерцать, оставляя свой след-почерк из крови на земле. Молодой лорд еще не был повержен, грозно и изящно, словно художник кистью, размахивал мечом, собирая под высокими стенами целую лестницу из безжизненных тел, и что-то отчаянно командовал небольшому гарнизону отверженных. Вокруг меня царствовал огонь: горели дома, амбары с урожаем, склады, наполненные побрякушками, ратуша, даже выложенная камнем аллея, соединявшая рыночную площадь и порт, горела – таял, как снег, камень, дома, город. Кругом летели стрелы, издавая противный, высокий звук-скрежет стали о воздух. Нет, такого пожара сотворить они не могли – запах горящей смолы осаждал ноздри: город не хотел сдаваться в руки врагу. По узким улочкам женщины волокли еще несколько бездушных тел. Послышался сладкий звук тарана, и, хотя я искренне сочувствовал неповинным ни в чем людям, был рад – моя мать должна теперь быть в безопасности. Из домов стали выходить старухи, с младенцами на руках. В порту, наверняка, стояла пара-тройка кораблей, на которых можно было спастись, но все жители оставались верными своему дому и считали ниже своего достоинства бросать воевать одних мужей, отцов. Без страха, без паники они заполонили собой щели города. То здесь, то там слышался звук опадавших, как осенние листы, крыш. Немного раскачав тело, меня куда-то бросили. Через секунду я почувствовал жар. Рядом со мной в огонь приземлилось еще пяток тел. Матери, приняв с рук своих плачущих младенцев, целовали их. Те затихали, будто все понимали, смотрели на мир своими крошечными черными точками-глазами, в которых играло пламя гордости, любви и почета. Через секунду, такая семья, крепко прижавшись друг к другу, легла рядом со мной, не проронив ни звука, только их слезы остужали горящее пламя, что охватило весь город. Я же мог лишь сеять проклятиями и кричать, как свинья на бойне. Даже у того палача и то было больше чести, чем у такого рыцаря. И вот, наконец, темные очертания фигуры лорда преклонились на одно колено, но он снова поднялся, оса вонзилось в плечо, росчерк меча – месть, вторая пронзила нагрудник: еще взмах – месть, вот последний эшелон напирает на него – берсерки (страшно представить, сколько он держался): падает один топор, за ним другой, третий – подпись древней фамилии оставляет отважный герой на поле брани. Еще один залп дракона прорезает воздух, выискивая свою последнюю цель. Прикрывшись щитом, меч-рука забирает еще пару трофеев. Я кричу… кажется, гимн этого молодого лорда. Глаза заполняет темная пелена дыма. Последний защитник крепости с честью падает…
Осада закончилась уже на рассвете. Шел дождь, пытающийся укротить посеянный по всему городу огонь, и тот, не находя больше пищи для своего чрева, потихоньку начинал сдаваться, давая небесам возможность омыть слезами прах храбрых и дикарей. От некогда величественного войска осталось не более тысячи отборных борцов. Победившие могли набить карманы и сундуки трофеями: пеплом, кое-где слившимся с золотом, золой, своих братьев, друзей, защитников крепости, детей и обгоревшим трупом лорда, пронзенным сотней стальных спиц. Один лорд остался жив, другой – навеки почил.
|
