Миниатюра

Начало 1961 года.
Проснулась я рано утром от выстрелов на улице. Было мне тогда около пяти лет.
Жили мы с братом, мамой и папой, он военный моряк, в Севастополе. Я вышла на ступеньки. По улицам гоняют мотоциклы с колясками. Один за рулём, другой с автоматом сзади. Отстреливают бездомных собачек.
Мёртвые тела складывают в мешок, и в коляску. В доме напротив прямо на берегу Чёрного моря уже собралось трое мальчишек.
Мы побежали к нашей Пальме. Она обычно бегала около дома.

Кто-то напишет лучше меня - мне не писать?
Кто-то видит дальше меня - мне не смотреть?
Кто-то мыслит лучше меня -мне не думать?
Кто-то проживет больше, чем я -мне не жить?

Шлёп-шлёп по клавишам, шлёп-шлёп, шлёп-шлёп. Это я стихотворение пишу. Шлёп-шлёп по клавишам, шлёп-шлёп, хррр-хррр, шлёп-шлёп, хррр-хррр. Что-то не пишется. Шлёп-шлёп, хррр-хррр, шлёп-шлёп, хррр-хрр… Баабах. Это я ноутбук уронил. Поднял и опять шлёп-шлёп, хррр-хррр, шлёп-шлёп, хррр-хррр, тук-тук. Это муза пришла.
Муза: Прююювеет, Димулиик! Глянь-ка, какую я красивую тему тебе принесла! Попробуй! Она такая вкуусная. А ну-ка разверни и на экран её на экран! Эй, ты чего? Не спааать! Таак,

Меня постоянно принимают за кого-то другого. Четыре раза прохожие на улице принимали меня за Андрея из посёлка Боровляны, дважды за Мишу Галустяна из нашей раши, один раз за Роба Шнайдера (и даже попросили автограф) один раз за члена масонской ложи. Галустяна и Роба Шнайдера я хотя бы видел по телевизору, а вот боровлянского Андрея не встречал ни разу и тем более даже не представляю, как выглядит у масонской ложи член. Часто со мной здороваются незнакомые люди и ещё чаще я кому-нибудь кого-то

Время -- наш главный враг. Оно агрессивно и бездушно.
Оно посыпает пеплом сгоревших надежд уже затянув-
шиеся раны. Какой смысл от этого? Время это всего
лишь измерительный инструмент, превращающий изме-
ряемое в прах. Правда, в нём есть капля добра: Время
усиливает наше беспамятство, снимая острую боль во-
споминаний, убирая из них подробности, разрывающие
сердца много лет назад.

LZsP

Мы ВСЕ не умрём!... пока не придёт отведенный НАМ срок!? ;)...

Миллиарды звёзд только в одной галактике... Спиральные галактики и туманности -- как
голубые медузы, плавающие в чёрном океане космоса. Кажется, что плавают... они летят,
разбегаются друг от друга с огромной скоростью...порождая мысль о холодной смерти
Вселенной.
Мы передвигаемся при помощи мысли быстрее скорости света -- от звезды к звезде, от
созвездия к созвездию, от галактики к галактике, от чувства Бытия к мыслям о нём. Эти
чувства вызывают восхищение, но

Магазины,
Аптеки,
Больница,
Платежи:
Телефон,
Интернет...

Я бегу и бегу...
Чьи-то лица
Мне кричат
Что-то нервное вслед.

Что, бахилы?
Какие бахилы?
Не до них-
Там отец ждёт меня!
Что за сложности
Вы замудрили,
Увести чтобы
С право-руля?

Дома мама:
"Ты что-нибудь ела?"
Не припомню,
Возможно и да...
Нет лица
И истаяло тело,
И остались лишь
Только глаза: ...
читать полностью

И вновь одна. Опять одна. Наконец-то. Перебирая под ногами сухие опавшие листья, она шла – ни останавливаясь, ни прислушиваясь... ни плача. Так и она сама: пожелтевший лист на дереве жизни, ещё совсем молодом, но уже наполовину сгнившем. Где-то вдали прокричала ворона, напомнив тем самым, что она – не единственный посетитель этой шикарной обители скорби. Когда она впервые встречала свой последний восход, встречала не одна? Сколько лет прошло? Сколько бесконечностей? Уже не счесть. Лишь кожа ещё

Ночь синим бархатом укутала город – мегаполис бетона и пыли, асфальта, ещё совсем недавно раскалённого под безжалостными лучами рыжего солнца; мегаполис ярких неоновых вывесок, рекламных щитов, кричащих неумолимой пошлостью лозунгов, что уже давно набили оскомину, автобусных остановок со скамейками, на некогда полированной поверхности которых красуются шрамы из слов – словно пародия на запястья какого-нибудь ранимого подростка, вырезавшего на нежной молодой коже имя той радости и боли, что

Ночь – одна из тех, что, укутывая под своим плащом, не дают успокоения молящему. Тихий плач небес. Распахнутое настежь окно... Лёгкая дымка, прокравшись сквозь бархат занавесок, соскользнув на мраморный пол и осторожно задув уже почти совсем догоревшую свечу, приняла ясные очертания. Очертания того, кто вышел из тени в надежде обрести покой. Того, кто жил ожиданием встречи. Того, кто любил, боясь взаимности... боясь ЕЁ погибели. Но слишком поздно. В песочных часах жизни последняя песчинка

Моё слово к тебе-
Колокольчик,
А ко мне твоё слово-
ОргАн...

С замиранием слушаю, молча,
Этот мощный наплыв и накал,
Заражаясь неистовой силой
Бесконечной и нежной любви.

Колокольчик свой где-то забыла...

В сердце
Колокол
Громко
Звонит.

На одной появились мы плоскости,
Даже время поделено поровну,
Но несёмся по жизненной скользкости,
К сожалению, в разные стороны.

А душа твоя в прошлом находится,
Дышит воздухом замка дремучего.
Ну, а мне только нового хочется,
А не дыма столетий ползучего.

И два мира, как два одиночества,
Задыхаются в этой беззвучности...
В закоулках любимого зодчества
Тебя ищут из прошлого сущности.

А друзья ждут меня где-то в

Когда-то давным давно, во времена незапамятные, доисторические, при царе Горохе третьем или быть может седьмом жил – был писарь один придворный. Вернее писарей придворных в царской свите тогда было несколько, но лишь одному из них каждую ночь снились красивые и очень странные сны с живописными персонажами и сюжетами настолько абсурдными, что просыпаясь он часто смеялся над ними. Оставались у этого писаря чистые свитки пергамента, потому что писал он мелким изящным почерком без ошибок в