|
Ночь – одна из тех, что, укутывая под своим плащом, не дают успокоения молящему. Тихий плач небес. Распахнутое настежь окно... Лёгкая дымка, прокравшись сквозь бархат занавесок, соскользнув на мраморный пол и осторожно задув уже почти совсем догоревшую свечу, приняла ясные очертания. Очертания того, кто вышел из тени в надежде обрести покой. Того, кто жил ожиданием встречи. Того, кто любил, боясь взаимности... боясь ЕЁ погибели. Но слишком поздно. В песочных часах жизни последняя песчинка сорвалась в пустоту... На щеке рубином блеснула слеза, обожгла, тем самым ещё больше обозначив контраст: капелька крови на белом, нехоженом снегу. Подобную слабость он позволил себе лишь дважды: когда впервые увидел её... и в тот же миг потерял для себя, и сейчас – когда пришло время приоткрыть врата мира грёз, призрачные врата, без права на возврат. Разливаясь ароматом дикой розы, он неслышно прошёл вглубь комнаты. Ничто не нарушало царившей тишины: ни тиканье часов, ни биение живого сердца. Словно боясь потревожить чуткий сон той, что расписалась кровью в его душе, он на мгновение остановился. Лишь на мгновение. Парящее в воздухе горе обдавало холодом, пронизывало насквозь. «Жертвы. Все мы жертвы», – в безмолвном движении губ. Прозрачным флёром проносились отрывки воспоминаний. Вспомнить всё – чтобы суметь забыть. Всматриваясь в темноту глазами зверя, он видел нестерпимую боль, отчаяние на грани безумия. Незаживающие раны – он поможет им затянуться навсегда. С ним она обретёт избавление. И на прекрасном бледном лице обозначилось некое подобие улыбки. Сделав последний шаг, он преклонил колени. Совсем близко... Скользнув пальцами по красному шёлку, сжав его в руке, с силой сдёрнул, обнажив смуглое, будто мастерски выкованное из бронзы тело. Столь любимое, столь желанное, но доселе неизвестное. Бесценный дар тому, чьё спасение заключается в возможности хотя бы раз прикоснуться к запретной мечте. И он прикоснулся. Она не вздрогнула, не накрыла своею его ладонь. Приблизив губы, он ласкал её своим хладным дыханием. В её застывших, полуприкрытых небесных глазах угадывалось умиротворение и какое-то странное предчувствие того, что скоро всё закончится. Тёмные, изогнутые веером, а теперь влажные от слёз ресницы рисовали чёткий контур. Губы манили. Они ещё хранили тепло. В безудержном желании поцелуя он ощутил на них хмельной вкус вина. Впервые за долгие, бесконечно долгие годы он вновь почувствовал себя человеком, и это было приятно. Водопад его длинных цвета вороньего крыла волос смешался с её белокурыми локонами. Лёд и пламя – они были так близки. Они были одним целым, чем-то неделимым. И узы, сковавшие их в тот роковой момент, не в силах была разорвать ни одна смертная рука. Всё было предопределено задолго до этого – ещё тогда, когда их взгляды впервые соприкоснулись. Она страдала, и он тоже – когда её не было рядом в мерцающем блеске полной луны. Теперь же она в его объятиях, смертельных объятиях, и так будет вечно. Не в этом мире, а в том. В ЕГО мире. Одном на двоих.
|
