|
Это было столетия назад
В дивном городе Глазго, Шотландия.
Там, где разум повернут был вспять,
Мудрых дев поджигали за знания.
Жил тогда и богатый юнец,
Самолюбием своим ослепленный,
Этот грубый, упрямый стервец
Бил, не знаючи слез пораженного.
Он привык получать, что хотел,
Брать без спроса всё то, что понравится.
И никто пререкаться не смел
И не мог с глупым юношей справиться.
Но однажды он, лошадь загнав,
В ветхий дом средь лесов попросился,
Парень ранен был и очень слаб
И хотел, чтоб о нем кто молился.
Его встретила дева одна,
Горделива, стройна, черновласа,
Не заискивала пред ним она,
Чем коробила парня ужасно.
Он всё ждал, что падет перед ним
Та, что сердце пленила глазами,
Что ласкаться начнет и просить,
Чтоб он был с ней ночами и днями.
Но она же, напротив, его
Безразличием своим отторгала,
Не желая будить в нем ничто,
Молча снадобья дальше мешала.
Излечила его, дав отвар
Из лечебных кореньев и масел,
Ну, а парень был зол, просто не понимал,
Что его громкий чин тут напрасен.
Лишь презрение, холод и злость
Предложить ему дева посмела,
В самолюбие его всадив гвоздь,
Бросив вызов отчаянно-смелый.
Он не мог эту дерзость стерпеть
И решил наказать негодяйку,
Руки за спину грубо сцепив,
Целовать стал он сердца хозяйку.
А она, лишь надменно смеясь,
Позволяла, но не отдавалась -
Тело всё глупец может забрать,
Но душа лишь любви завещалась.
Не устроил тот парня расклад
И, отбросив строптивую бестию,
Он пустился оттуда бежать,
Обещая вернуться к ней с местью...
Время шло, позабылось о том,
Как внезапно ворвалась к ней стража,
Собираясь спалить "ведьмин дом"
За убийства, холеру и кражи...
Улыбнулась она им в ответ,
Ведь исход юной деве стал ясен -
Это всё - от парнишки привет,
Что безжалостен был и опасен.
Руки скованы, ноги в цепях,
Не любили тогда ворожеев.
Жгли отличных от масс на кострах
Или петли давили на шеях.
Он стоял на трибунах, один,
В кругу свиты из слуг, но не более.
Выглядел будто принц с картин,
Только взгляд холоднее и злобнее.
Он хотел отомстить, испугать,
Устрашить, на колени поставить,
О прощенье заставить её умолять,
Теша гордость свою, её ранить.
А она, всё беспечно смеясь,
В кругу сена стояла прикована,
Нет ни страха, ни боли в горячих глазах,
Лишь усмешка ему адресована.
Она знала все мысли его наперед
И по жестам слова понимала -
Юный принц проиграл, ставя на кон всё то,
Что когда-то от скуки спасало.
Месть не лечит сих ран,
Самолюбие - враг, забирающий в плен наши чувства,
Парень понял, что жизнь вся его - лишь обман,
А душа - черствый камень безвкусный.
И он ринулся к ней, но огонь поднесли,
Сквозь толпу всех людей не прорваться.
Плача, жадно вгляделся в девичьи черты,
Что в огне стали быстро теряться.
А она, всё смеясь, улыбнулась ему,
Прошептав тихо-тихо: "Прощаю...",
Лучше гордо сгореть, чем навечно в тюрьму,
О которой лишь трусы мечтают.
«Ведьма пала!» - вскричал проповедник с трибун,
Парень вдруг на колени спустился,
В его сердце безумный бушующий бунт
С её смертью уже не искрился.
Шум повозок, толпа, запах дыма пропал,
Всё вокруг поплыло, как в тумане,
А в сознание его её образ пылал,
Будто он был в волшебном дурмане.
Парень вытащил меч, все смотря на костер,
Будто был той девицей манимый,
Враз холодный клинок его сердце нашел...
Может тоже он был одержимый?
Только это не снадобья, травы, котлы,
Она вовсе была и не ведьма,
Дело было в обычной несчастной любви,
Что от вас не оставит и пепла.
|
