Надоело мне в бурлящем городе
Жизнь свою растрачивать впустую,
Отпущу себе большую бороду
И пойду бродить напропалую!
Лет разбрызганных не жаль нисколечко,
Прочь, долой все беды и печали!
Бугорком заветная котомочка
На тесьме повиснет за плечами
Пусть судьба синицею теленькает:
Нету в поле жирных щей, ни каши,
Может, встречу где-то в деревеньке я
Вдовушку, что не отыщешь краше.
Зазовёт она с улыбкой светлою
В хату захудалого бродягу,
И накормит сытно, худо-бедно ли,
И напоит вдоволь пенной брагой.
И сама, без позы, без ломания,
Не в пример накрашенным тем дурочкам,
За столом составит мне компанию,
И заест, закашлявшись, огурчиком.
Будет мне в глаза глядеть задумчиво,
Томно щёку подперев рукою,
И на палец локоны накручивать
С горькою усмешкою хмельною.
Станет по стеклу чертить узорами
Зимний сумрак знаки препинания,
Вспомню пару рифм за разговорами,
Заслужив слезу её в признание.
И когда, глаза сощурив в щёлочки,
Вновь стакан пригубит, деловитая,
Грудь, повитая гирляндой ёлочной,
Колыхнётся, соками налитая.
Закурю с наигранной небрежностью,
От волненья дрожь в руках скрывая.
И, смеясь над глупой неизбежностью,
Дым пущу, колечками играя.
И лицо, прекрасное до чёрточки,
Расплывётся в голубом тумане.
Лишь зрачки - две искорки, два чёртика -
И сверкают, и зовут, и манят…
Сквознячком дохнёт, и дым рассеется.
И опять продолжим "чаепитие".
Ах, лукавая, на что надеяться:
На судьбу? на случай? на наитие?
И пускай не скифы мы, не гунны мы,
Много ль в жизни нужно нам, бродягам?
Упившись ветрами златоструйными,
Закусить краюхой сребролунною.
Ох, устал. Пожалуй что, прилягу!
Обовьют мне шею руки белые,
Вздрогнет грудь упругая под косами…
Ах, русалка, босая и смелая,
Что ж ты, шалая, со мною сделала,
Почему не выгнала, не бросила?!
Оттого, как видно, не покинула,
Не отдала холоду жестокому,
Оттого бродягу не отринула,
Что в потёмках худо одинокому.
И меня, покладистого борова,
Что упился брагою и водочкой,
Как коня, расставшегося с норовом,
Уведёт за пе… пе-рего… родоч-ку!
В тех хоромах белый свет забудется,
Зацелует, одурманит ласкою…
Кто ж в объятьях вдовьих не заблудится,
Даже если ходит он с опаскою?
А поутру всё, как дым, развеется.
И опять видна в окно дороженька.
Колокольный звон позёмкой стелется…
Э-эх, Рассея! На кого надеяться?
На царя? на дьявола? на бо-же-нь-ку?
